Вау. Только сейчас, спустя полгода, понимаю, что спокойно поворачиваю туда, куда надо. Меня не заносит в сторону старой квартиры, я спокойно выворачиваю руль вправо, когда выезжаю со стоянки, даже говоря по телефону. Знаю, что это слишком много. Но, поверь, Шоу не живет теперь в той конуре, которая, правда, была в двух шагах от студии. Собственно, это и было единственной весомой причиной, почему я когда-либо вообще там жила. Сейчас жалкий папарацци живет с Шайей ЛаБафом, и у меня дыхание перехватывает каждый раз, когда я это вспоминаю. Удивительно даже то, что за долгие месяцы отношения для меня не превратились в бытовую глыбу в плане чего-то постоянного. Постоянности мешала работа, вечная потребность то тебя, то меня ехать куда-то, возможно даже, из страны. Это ли не подорвет любые отношения? Стоп-стоп-стоп.
Я резко нажимаю на газ, услышав нервные сигналы позади. Ну, да, вот такой из меня водитель. Когда я была маленькая и смотрела, как мои родители водят машину, понимала, что доверяю больше отцу. Он не заводится на пустом месте, не делает поспешных выводов, а еще он обычно знает дорогу и не страдает колумбизмом. Мать же, напротив, как человек вспыльчивый и непостоянный, может слишком много наворошить за рулем, поэтому безопасности рядом с ней я не чувствовала. Я говорила всегда, что никогда не сяду за руль, я слишком безответственная, невнимательная и рассеянная, но теперь это заставляет делать работа. Здесь другое дело, тут нельзя обойтись без колес, хотя я бы все поменяла на то, чтобы колеса всего было бы два, а сам это кусок железа назывался «велосипедом». Я за гринпис, ребята. Зато я очень хорошо представляю, каково ехать со мной рядом, на пассажирском сиденье: вжиматься в кресло, с ужасом понимая, что меня обязательно угораздить врезаться в первое же попавшееся дерево или столб, или, что еще лучше, уснуть. Уснуть сейчас, после тринадцатичасового рабочего дня, не мудрено, поэтому я стаскиваю линзы на светофоре, чтобы глаза вовсе не болели. Да, говорят же, женщина за рулем – машина смерти. Это нельзя воспринимать как дискриминацию по половому признаку, это надо воспринимать как должное, так и есть. Хорошо, что с Шаем я еще не ездила за рулем, кто в доме мужик, в конце концов?
Я глубоко вздыхаю и нажимаю на педаль газа. Я даже не отвечаю, у меня нет привычки, разговаривать с самой собой, это глупо. Я только пою иногда за рулем, но говорить всякие гадости водителям, которые меня не слышат, это не моя фишка. Но голова болит, и включать музыку я не решаюсь: если она разболится еще больше, то я разозлюсь, следственно буду рявкать на Шая, следственно никакого хорошего вечера после тяжелой работы. Музыку пришлось заменять собственным внутренним голосом. О чем, оказывается, только не думает человек, застряв на дороге. О семье, о любимых, о работе, о делах, о завтрашнем дне. И все сразу такие деловые становятся, лица делают топором, будто заняты чем-то. Когда останавливаешься у светофора или в пробке, обязательно загляни в окно соседа. Видишь, какое умное у него лицо? Значит, он обязательно думает о тех кексах, что пекла ему мама в детстве. Ведь мы все хотим казаться такими умными, такими серьезными взрослыми людьми. Хотим быть ответственными, а кто бы нас научил?
Я подавила большой зевок и поняла, что уже подъехала к дому. Самое мучительное всегда находится в конце, когда ты понимаешь, что вот-вот случится то, чего ты ждешь, а оно все оттягивается секундами, когда ты проверяешь, не забыла ли чего в машине, ровно ли она стоит, и ищешь ключи от дома в большой связке и, как по закону подлости, он оказывается самым последним из тех, что ты видишь. А ведь ты еще и мысленно все их перебираешь, вспоминая какой и откуда он.
Я медленно открываю дверь, и хочется закричать на всю квартиру «Почему меня никто не встречает?», но я вижу приглушенный свет, а значит, хозяин уже находится в прострации отдыха. Я хмыкнула, скидывая верхнюю одежду и высокие туфли куда-то, где обычно лежит это все. Я как-то не глядя, небрежно. Мне хотелось увидеть это и поскорее умилиться.
Тихо ступая по покрытию пола босыми ногами, я прошла внутрь дома, направляясь к комнате. Даже если он не спит и учит роль, предположим, я могу застать его врасплох, обрадовать, в конце концов. Я ведь знаю, Шайа будет рад, что я, наконец, дома. Кому понравится вечные рабочие дни, когда увидеться можно раз в день и то по возможности спящего. Умилиться, поцеловать и пожелать спокойной ночи в пустоту. Да, несколько жестоко. Но я останавливаюсь у дверного проема, упираясь плечом в косяк. Наклоняю голову, и губы расплываются в улыбке умиления той картиной, что предстала предо мной. Спящий на кресле Шайа ЛаБаф сладко сопел, обнимая толстую стопку листов, однозначно сценарий. Я почти рассмеялась, но сдержала себя, наклонив голову и несколько мгновений просто глядя на тебя. Безумно мило, не хотелось портить эту картину, но он заснул в кресле. В мою сонную голову пробирается скромный план по захвату ЛаБафа, и я, улыбнувшись, медленно подхожу к креслу. Едва присев на один из его мягких подлокотников, я наклоняюсь к тебе, чуть растягивая удовольствие и восторг от ситуации. Я едва касаюсь губами твоих и со словами:
-Просыпайся, спящая красавица, - убираю из рук сценарий. Я шепчу, но в полной тишине я знаю, что ты меня услышишь. Удостоверилась я в этом, когда увидела, как глаза нехотя медленно открываются, но все же открываются, а губы целуют мои. Как-то даже слишком жадно для только что проснувшегося человека. Я широко улыбаюсь, глядя, как ты медленно, но верно приходишь в себя. Я обожаю тебя сонного, это слишком невинное создание, чтобы злиться или срываться на тебя. Но я лишь поддеваю кончиком носа твой и встаю, все еще глядя на тебя.
-Давно уснул? – все еще тихо, чтобы не нарушать эту идеальную тишину вокруг нас. Она как-то успокаивает, что не хочется, чтобы кто-то ее повредил.
